Социально-нравственные вопросы развития нефтехимии
 Социально-нравственные вопросы развития нефтехимии |
Оглядываясь назад и пытаясь заглянуть в будущее, мы невольно должны задуматься, не утрачено ли за колонками цифр и формул понимание социальных и нравственных аспектов развития нефтехимической промышленности, каково должно быть основное направление научно-технического прогресса.
И даже сегодня, когда Россия, и её промышленность испытывает глубокие потрясения, мы не должны утрачивать чувство перспективы.
Важнейшим социальным аспектом является социальное обеспечение жизнедеятельности человека, здесь мы должны приоритетно говорить, прежде всего, о развитии производства пластических масс и искусственных волокон. Отставая в производстве различных видов этой продукции на душу населения в 10-50 раз по сравнению с развитыми странами, мы вынуждены поддерживать экономически бессмысленный уровень производства стали в России. Между тем известно, что одна тонна таких полимеров, как полиэтилена, полипропилена, полистирола в среднем может заменить в машиностроении, электрохимической промышленности, автомобилестроении и т.д. от 2,5 до 10 тонн металла.
Сегодня в России в ближайшие 2-3 года будут реализованы в основном проекты по развитию производства полипропилена на базе побочной продукции комплексов каталитического крекинга – пропилена. Что касается полиэтилена, полистирола, то в ближайшие годы, к сожалению, существенного прогресса в развитии производства в России этих наиболее массовых полимеров не ожидается. Развитие производства искусственных волокон мы, прежде всего, связываем с возможным вводом комплекса в Башкортостане.
Основой решения проблемы развития производства пластмасс является не развитие, а оптимизация сырьевой базы. Если условно считать основой нефтехимии производство олефинов пиролизом, то сегодня около 70% сырьевой базы пиролиза составляют бензиновые фракции. Только вовлечение на пиролиз ежегодно сжигаемых безвозвратно на факелах около 2 млн. тонн сжиженных газов эквивалентно экономии 10 млн. тонн нефти в год по ресурсам замены сырья нефтехимии.
Отсюда и возникает нравственная проблема – экономия энергетических ресурсов, в первую очередь нефти, для последующих поколений. Здесь особую роль может сыграть то, что обычно называется «химия на основе метанола». А я бы назвал «химия на основе природного газа, возможности которой, прежде всего в области производства экологического топлива, далеко не исследованы.
К нравственным проблемам и ответственности не только по отношению к нынешнему, но и будущему поколениям я бы отнес, в основном, следующее: решение экологических проблем безопасности действующих предприятий, причем решение проблем должно идти главным образом через обновление и модернизацию действующих производств; переход на экологически чистые топлива; экономия не возобновляемых источников энергии, прежде всего нефти.
Касаясь, последнего тезиса, хочу отметить, что государственная политика в этом вопросе должна быть переосмыслена. Да, стабилизировать добычи нефти совершенно необходимо, но расширять добычу без решения, как ключевой проблемы, глубины переработки нефти на российских нефтеперерабатывающих заводах не имеет смысла.
Если бы мы быстро, с привлечением иностранного капитала увеличили глубину переработки с сегодняшнего уровня 62-64% до уровня хотя бы 75% (стратегическая цель 90%), то производство топочного мазута в России сократилось бы с уровня 70 млн. т в год до 47 млн. т в год, производство моторного топлива увеличилось бы на 20 млн. т в год (экономия 32 млн. т нефти в год при нынешнем коэффициенте глубины переработки нефти).
Соображения, высказанные в данной статье, не претендуют на всеобъемлемость, за рамками затронутых вопросов остались проблемы фундаментальной и прикладной науки, деятельность которой необходимо всемерно поддерживать. Вопросы подготовки научных и инженерных кадров и многие другие вопросы, входящие в понятие ключевой системы научно-технического прогресса: «сырьевая база – нефтепереработка – нефтехимия-химия». Но «дерево цели» нужно строить «сверху» от приоритетных направлений, тогда можно добиться успеха.
Папа работал на нефтяных промыслах, ликвидировал безграмотность (есть свидетельство), в 1925 году, т. е окончил курс школы грамоты - так гласит удостоверение. Кстати, документов у родителей сохранилось много, хотя они уже в очень плохом состоянии, чем не могу похвастаться я. Сдавал техникум, осваивал смежные профессии. Кто оказывается, в те годы в отпуск увольняли, и вручали удостоверение с указанием срока отпуска и с правом выезда из города Баку. Заработав болезнь легких, по рекомендации врачей, в 1938 году отец уволился, и семья выехала в дер. Красный Тархан.
Расчетная книжка была солидной, да еще и сами материей обшивали. Мама всю жизнь с (1926года) была домохозяйкой, работала только во время Великой Отечественной войны уборщицей в школе. Соскучившись по отцам, мы с подружкой Люсей Илларионовой по железнодорожным путям отправились на фронт-на свидание к папам. В каком это было году - не помню, но в школу еще не ходили, и было теплое время года, это точно. Ушли утром, долго шли, впереди лес, устали, начало смеркаться. Кругом ни души, страх начал подкрадываться, и мы дали деру назад. Вернулись поздно вечером, в темноте. Знаю, что нас не наказали. А что было? Кто сейчас скажет. Сказать, r великому разочарованию память не компьютер, отбирает эпизоды, события выборочно, откладывая на хранение, а мы и их не умеем сохранить. Дневники не вели. Теперь вот пытаемся что-то вспоминать.
Учиться было тяжело, книг нет, радио нет. А вот нас детей, (во время войны) кормили горячей пищей в основном щами.
Второе не помню - давали не давали, попить то что -то давали. Особо нуждающимся детям (видимо, многодетным), у которых отцы были на фронте, давали талоны ли, ордера ли на обувь и одежду. Вкус пищи военных лет не помню, а вот довоенную халву и арбуз - помню. А еще с детства я запомнила вкус моченой брусники, заварного хлеба (а в 70-годах 20-го столетия этот хлеб обнаружила в Москве под названием «Бородинский», который выпекают сегодня и в Нижнекамске) кулича, которым угощалась я у Люси. Таких куличей тети Шуры - мамы Люси, я больше нигде не пробовала. Это был шедевр, высший класс он неделями не старел, не черствел и таял во рту! А еще я запомнила, как мы у Люси отогревались на полатях - это лежанка под потолком у русской печки. А какие щи зрели в русской печке у тети Шуры?! К великому огорчению у меня связь с ними оборвалась с отъездом в Казахстан. Перед самой войной нас обеспечивали хлебом (норма какая-то была, видимо) доставкой на дом для чего имели два комплекта мешочков с адресами и фамилией для белого и черного хлеба. Привозили в одном комплекте, увозили - пустой. Лошадь после отправки отца зарезали. Большую часть продали, а на вырученные деньги мама застеклила 2 окна, а 2-заколотила. Часть себе оставила, а еще мама нажарила котлет, может, еще просто отварила,
Слухи ли были или нет, кто разберет, но в лесах и дезертиры были и всякого рода шпана. Мама вернулась живой, измотанной, уставшей ведь путь то в основном был пеший, да и найти воинов было нелегко перемещались туда-сюда.
Детям и работающим выдавали карточки (сестра уже работала на трикотажной или другой фабрике) на основные продукты питания (сегодня это называется минимальная продуктовая корзина) Хлеб, сахар или сахарин, или какая-то сладкая густая цвета кофе с молоком масса, которую мы называли глюкозой. Кусали, а на этой массе оставались следы зубов.
Керосин тоже давали, а вот про масло не вспомню. Потом появился американский яичный порошок. А в основном жили так, как и сейчас продуктами со своего маленького земельного участка, а так же давали еще 2 сотки землю под посадку картофеля. Держали козу. Летом гоняли в стадо, А чем кормили зимой? Жили и строились мы в частном секторе в 30-40 минутах ходьбы от Московского вокзала, откуда уходили поезда в Москву и далее, а по городу - трамваи. (Теперь в этом районе нефтехимический комбинат, выстроенный во 2-й половине 20 века). Посреди этого Суздальского поселка был пруд, откуда вытекал узенький ручеек и перерезал нам путь в школу. Зимы во время войны были холодные, снежные; весной - бурное таяние снегов. А дети, они и во время войны дети (особенно мальчики) делали запруду на этом ручейке, припорошив снегом, сделав кочки, по которым мы должны были перепрыгивать ручей, да к тому же он при половодье становился шире; и мы туда ухали. «Камеры» сваливались с ног и с водой уплывали, а мы с ревом возвращались домой. Не пороли нас, а женщины снова по вечерам собирались и клеили из резиновых камер нам калоши, которыми мы спасались от воды, опять же женщинами из тряпья сшитые бурки. Можно считать, что детства-то у нас не было во время войны. Тем не менее наша улица имени Короленко начиналась в низине и шла в горку. Мы дети с этой горки съезжали, облепив железку, а впереди рулевой на коньках, перекрученных к все тем же буркам с помощью веревок и деревянных штырей. Играли в снежки. А что делать? Стемнело - спать, керосин берегли. Читать нечего, радио нет и т.д. Летом жизнь была поразнообразнее, огород, сбор травы съедобной и игры были такие: в кругу по закругу, красное знамя, круговая лапта, беговая лапта, чижик-пыжик -это что я запомнила. Были и стычки. Нас татарских детей русские дети, взяв в руку уголок рубахи или пиджачка (какие уж они там были сейчас, и представить трудно) дразнили свинячьем ухом. Поддавались провокациям и устраивали потасовку, когда терпение иссякало. Но мама меня учила прощать и не обращать внимания. Это на национальной основе, хотя, конечно, дети этого не понимали, а взрослые не по злобе, видимо, высказывались по поводу непринятия в пищу свинины, поскольку мы на своем подворье их не выращивали. Кроме кур, уток и коз. А в старших классах (уже после войны) появилось тимуровское движение, появилось во вражде к квакинцами в виде разделения класса (а возможно и школы) на хороших учеников - тимуровцев и плохих - квакинцами. Разгореться пожару вражды не дали мудрые учителя во главе с директором школы Владимиром Орловым.
Также были одежные вши в 2-3 раза больше головных, были белые, прозрачные, просвечивало брюшко с кровью и так обескровленных людей. Снимали одежды, стирали, гладили угольным утюгом и часа через 2 снова все облеплено вшами. Видимо, вылезали из под кожи. Еще раз видела такого вшивого человека - это мой дед по отцовской линии умер перед нашим отъездом из деревни в Ярославль, отощавшим из-за непроходимости пищи, наверное, был рак пищевода. Нас же мама перестала выводить на улицу, отдавшись во власть Аллаха, читала молитвы. Мне думается, ленинградцы так и не наелись до самого отъезда обратно.
Еще запомнила военные спички тонкие такие пластинки (10см х 5см) из тонкой фанерки с обозначенными головками и полоска - зажигалка. Отламывали спиченку и зажигали об эту полоску. Булочку в диаметре сантиметров шесть, высотой пять сантиметров. Раздали в школе в честь какой-то очередной победы наших войск. Помню, как я ее мякенькую несла домой, что бы разделить на всех. Вкуснее этой булки я, пожалуй, ничего не ела. Однажды днем на аэродром посадили или сам захотел сесть немецкий самолет. Пролетел прямо над нашей улицей Короленко. И пока мы дети бежали до аэродрома ни самолета, ни летчика, конечно не было.
Но город жил. При той же артели существовала и пошивочная мастерская, где мне сшили зимнее серое пальто, напоминающее байковое одеяло. Пальто было до колен, без мехового воротника и чуть отличалось от одежды современных заключенных. В эти тяжелые годы пришлось помогать и родне, которым было еще хуже и тяжелее. В деревне у маминого старшего брата было семеро детей, сам он погиб на фронте. Одна из племянниц мамы жила у нас. А второй племянник папы четыре года лечился у нас в костнотуберкулезном санатории на берегу Волги, в 30 км от Ярославля. В деревне маленьким ребенком вышел на улицу раздетым, а войти назад не смог, открыть дверь и до прихода матери с работы оставался в сенях, где и простыл, заработав горб. В 1950 году закончила 7 класс. Папа рекомендовал пойти учиться игре на скрипке. Наверное, концерты фронтовых артистов оставили след в сердце и душе. Я ответила: «Папа, надо иметь очень хороший слух». У меня же было желание учиться на животновода. Почему, не могу объяснить. Девчонки из нашего класса пригласили в техникум где есть женская профессия. Но никто толком не знал, где и что это такое. Пошла с ними в расчете на то, что первый экзамен завалю и пойду по своей стезе. Первый экзамен - математика. Первая все решила за половину отведенного времени и ушла. Пришлось дальше сдавать. Сколько их было - забыто, но конституцию сдавали. Училась ни шатко, ни валко, поскольку без понятия выбранная профессия. К тому же технические предметы давались лучше, химия - хуже, а историю - не терпела и один экзамен чуть не завалила. Математик Сергей Аристархович - пожилой, с седыми волосами, интеллигентный, добрый, обожаемый студентами всех отделений, до последнего урока (на втором курсе) рекомендовал мне перевестись на отделение КИП из-за хороших знаний математики. Он чувствовал, наверняка, мою стезю. Но или судьба, или мое упрямство. Когда Сергей Аристархович попал в больницу (у нас он уже не преподавал) мы его навестили с горшком цветущего растения (фиалка, гортензия не в этом суть) и с вареньем из лепестков розы, считая это «шик» (варенье). Вот тогда он спросил: «так и не перевелась?» Чудо-человек!
Человечность его светит мне в пути и греет душу. Как мало таких! Он был из когорты Дмитрия Лихачева. Было нам кому подражать и на кого равняться. Вот такие старались для народа и во имя процветания страны. Кстати, много лет спустя, я сама попробовала варенье из лепестков роз (болгарского оно было производства и тогда, и потом) и далеко не «шик». Все четыре года учебы проходила в халате, много было лабораторных работ. В группе всего человек 5-6 девочек, были более менее обеспеченные и отличались одеждой от остальных, но у нас (остальных) не возникало ни вопросов ни зависти, поскольку вели они себя корректно.
Отец из Ярославля уехал раньше, мама дождалась, когда мне пришлют направление и проводив в августе меня, уехала позже.
В Карагандинское геологоуправление мы распределились вдвоем с Черняевой Таней. Труден был наш путь до Караганды: 8 суток, 5 пересадок от Ярославля до Александрова, от Александрова до Москвы. В Москве мы присоединились к группе наших, направляющихся в Темир-Тау и сидевших в Москве несколько суток из-за отсутствия билетов. Дальше мы добирались довольно большой компанией, было удобно, но все равно не досчитались одного чемодана. Доехав до Куйбышева-пересадка. Мы с Таней сумели съездить в Ставрополь повидаться с папой и родней. Дальше Челябинск, Аклеоминск, где к нам присоединилась женщина (вся в татуировках) и уже она опекала нас, спасая от воров, установив дежурство по охране имущества.
Первые подъемные 1000 рублей такая большая сумма. А сколько надо? Купила одеяло за 100 рублей (его мы выкинули, когда в 1975 году перевезла родителей в Нижнекамск), две белые простыни (в 19 лет - впервые легла на белую простынь, кастрюльку, кружку, тарелку - все алюминиевое и металлическое.) Мама дала подушку. Все это отправила из Ярославля багажом до Караганды. С чем ехала сама не помню. Нас с Таней распределили в разные экспедиции и пути наши разошлись, Меня же с Соловьевой Клавдией Федоровной, приехавшей, чуть-чуть раньше направили в Тургайскую экспедицию в г. Атбасар, где нас встретили отказом. В лаборатории работали уже приехавшие из Рошаля химики, местные жители, а мы были не нужны. Началась переписка телеграммами. А Клава тоже из Рошаля (Московская область) она, как в свою семью влилась. 1954 году осваивали целину, народу много, снабжение худое. За продуктами и товаром ездили в шахтерские поселки, их обеспечивали хорошо. А в Атбасаре нам самим приходилось туго, Ели в столовой «щички б/м» (щи без мяса и даже без соли), без хлеба. Хлеб - маленькие булочки выпекали местные мастерицы (в основном, немки, переселенные во время войны) и продавали их только в выходные базарные дни. В будни же 2 раза в неделю на базар привозили пряники, величиной больше моей ладоши (мягкие и вкусные пока свежие, но быстро засыхали и становились жесткими.) Анализировали бокситы, разводили сады, радовались жизни. А жизнь то была и тревожна, и трудна. Но нас тургайских девочек все уважали. Однажды два чеченца или ингуша около нашего общежития избивали корейца - поклонника Капы Матвеевой. Мы с Любой Журавлевой возвращаясь из кино, наткнулись на это побоище. Я тут вмешалась, схватила одного за руки и передала Любе, иду за другим, повела другого, первый, вырвавшись из рук Любы побежал к Толе и начал бить. Итак, без конца. Я держала так, что ему было не вырваться. Тогда я крикнула: - «Бейте, а завтра пожалеете!» И подались было. Вдруг один упал на землю и начал биться всем телом об землю. Другой остолбенел. Мы подхватили Толю и проводили домой. Наутро чеченцы, ингуши пришли ко мне и спросили: - «Почему ты так сказала?» Я ответила: «Убив Толю, вы попали бы в тюрьму и пожалели бы. А за что вы его колотили?» Он ответил: «Когда-то какой-то кореец обидел их собрата даже не родню». Поскольку я мусульманка и женщина, будучи, моложе их они меня, почитая, слушались. Не зря говорят, что кавказские женщины, размахивая белыми платками, останавливали войны.
В те годы, если человек увольнялся и на другой день не устраивался на работу, прерывался стаж. Поэтому когда я увольнялась из Тургайской экспедиции, сделали запись «в связи с ликвидацией» и я имела два с половиной месяца времени на трудоустройство. Увольнялась в связи с замужеством и отъездом в кустанайскую область. Там лаборатории не было, а потом я забеременела, и получился перерыв в стаже.
А как жила и работала молодежь? Общежитий нет, о благоустройстве только мечтать, вода плесовая, где нет речек - есть растаявший снег, где есть колодцы - им повезло больше. Особенно страдали геологи, гидрогеологи, получая компенсацию безводные, полевые. За привозную воду за каждое ведро платили. Имея такие урожаи, целинные поселения Тункуюк, где располагалась наша Степная геолого-разведывательная партия, была заброшена руководством совхоза. Хлеб выпекали, видимо, из проросшей ржи или еще чего-то черный комом глины. Взяв такую буханку, пошла к директору и пригрозила: «Если не наведете порядок в пекарне, то этот хлеб отправлю Хрущеву! Вы знаете, что едят, где и как спят ваши хлебопашцы-целинники». Он спросил: «Вы, что сама хотите в пекарне работать?» Отвечаю: «Куда партия пошлет - там и буду работать, а пока я определена к геологам». Какой из меня хлебопек? Хотя, живя в Атбасаре, я не ходила на танцы, а училась у нашего коменданта немки Нины готовить и даже ставить опарное и безопарное тесто. После этого мне в пекарне перестали продавать хлеб: «А, ходишь, жалуешься, а сама за хлебом пришла?!» Вот и Пришлось печь самой. Зимой дома в плите, а летом - во дворе соорудили маленькую печку. Вода была в ведрах, туалет был во дворе, печь топили каменным углем. Жили в нижней части одноэтажного щитового финского дома. Печь построил один специалист белорус. Я никак не могла разжечь ее, пригласила печника с претензией мол не горит. Он разжег и изрек: «Гудеть, аж гореть не хотеть!» т.е настолько сильная тяга, что срывало пламя. Установил «вьюшки», прикрыл и все, порядок. Ах какая была печь! Мало топила, долго держалось тепло, готовила, пекла и можно было сидеть и греться над духовкой. Да, вставил духовку, но я не умела пользоваться, пекла в плите, выгребала несгоревшие угли, отставшего жара хватало на выпечку хлеба.
Боже мой, разве все опишешь, разве что помнишь или вспомнишь. Сколько событий, сколько хороших людей встретилось на моем жизненном пути. Две семьи с которыми судьба меня свела в Тункуюке. Губаревы Николай Алексеевич и Любовь Нестеровна. Коля привез Любу после службы с Армии из Украины. Правда или он сам придумал, привез ее холод, пурга, она такого у себя не видела, однажды, возвращаясь с улицы говорит: «Ой, Коля, як жешь зафурдулило, закурдупелило». А Люба только улыбалась. В этой семье мы с мужем прожили почти год, пока не получили свою «четвертуху». К ней еще пришлось пристраивать из камышитовых щитов сени, где хранили уголь, дровишки для розжига. Пришлось обмазывать, штукатурить. В глину добавляли конский кизяк, немного песку и ногами вымешивали, а затем руками вымазывали щиты. Белили в комнатах один раз в квартал, а сени и сам домик один раз в год весной. А из образовавшейся ямы сделали погреб, где хранили бочку соленой капусты. Когда родила сына с нами жила свекровь (всех ей благ на том свете), кроме как «доченька» она ко мне никак не обращалась. Так вот мама Турар свила из своих волос, набранных во время расчесывания влечение года, веревку 18-ую по счету, но сокрушалась короткую 12 метров. На этой веревке мы спускали кадку с капустой в эту яму. Всем остальным детям, внукам и родне она подарила 17 веревок по 18-20 метров. Очень сожалею, что я не сумела сберечь эту веревку. Правда, небольшой кусочек ее еще был в нашей теперешней квартире на видном месте и тот незаметно исчез.
Так вот эта семья Губаревых мне роднее родных. Вот всего год, как оборвалась связь Коля умер, Любе ампутировали ногу и сын, видимо, увез ее в Германию, поскольку Танюша, жена Саши немка и она уговорила его уехать. Не будь Люба инвалидом, не уехала бы, ведь она оставила непутевого, усыновленного сына. У Любы с Колей лет 10 не было детей, а после сама родила позднего сына умницу, красавца. Очень жалко, что нет от нее известий. И вторая семья Шманковичи: тетя Маша и дядя Миша, к кому я ходила за свежими яичками. Сын их служил в Москве, окончил институт, остался там и перевез стариков к себе. И тоже лет 10 как оборвалась связь. После войны в Ярославле появилось радио, и мы выросли на радиопередачах, слушая его до 24-х часов, накрыв подушкой. А во время учебы в техникуме появились первые счетные «машинки» логарифмическая линейка. Теперь я ею не смогу пользоваться, хотя она у меня сохранилась. Пищу готовили на керосинках, затем керогазы появились. Папа в 1955 году стал пенсионером, инвалидом 2 группы с пенсией в 300 рублей.
В Казахстане много было озер, а значит карасей, уток диких, а гусей на рынке по 40 рублей на любой вкус. Живые, зарезанные, неощипанные, ощипанные. Заработная плата 1000 рублей. Это уже в 1961 году поменяли (деноминировали до 100 рублей). Росли мы в семье две девочки, мальчики не жили. Разница между сестрами 8 лет, поэтому особой близости и дружбы не было. В 1952 году сестра завербовалась и уехала в Германию, выйдя там замуж. Вернулась с мужем в Алма-Ату и живет, по сей день. А я помотавшись, по казахстанским степям, вернулась к родителям, считая их в 1965 году старыми. Чувство долга и ответственности было во мне с детства. Всегда старалась предупредить претензии ко мне, касалось ли это домашних дел, или уже выполняя свои обязанности на работе или выполняя долг перед родителями, а теперь перед сыном и внучкой. Работая, умела брать ответственность на себя, а не сваливать и взваливать на других. Так продолжается, по сей день. Пока пишу воспоминания, часто встречаются слова «наверное, видимо, возможно, кажись». Это оттого, что многое забыто, особенно фамилии, имена, а многому ты сам не очевидец, а что-то слышала, что-то видела, а правда это или нет доказательств нет, документов нет, ответственность же есть. Поэтому очень было бы хорошо с детства приучать детей писать родовую историю, о которой в своих книгах пишет Владимир Мэгре по рекомендации сибирской Анастасии. Пенсия у отца была 300 рублей и у мамы, какая-то смехотворная сумма (а была ли она тогда, если в Нижнекамске к 100 рублям папиной пенсии добавляли 5 рублей на иждивенку). Заявление подписал начальник ЦНИИ Сире Ефим Моисеевич, а виза была нужна главного инженера Ухалова Николая, который был начальником цеха №3, на Ярославском заводе СК и я проходила там практику. А, увидев на дипломе подпись Б. Виноградова Председателя Государственной Квалификационной Комиссии заулыбался и принял как родную. В это время зашел к нему высокий мужчина, и он рекомендовал меня взять к себе в цех, спросив предварительно: «Может тебе хочется в ЦНИЛ, что там хорошего?» Я честно призналась, что работала на неорганике. Естественно, у начальника цеха вырвалось: «У меня и так в лаборатории все незнающие химии, т.е еще не работавшие». Ухалов: «Бери, не пожалеешь, Ярославская!» В то время ярославский химико-механический техникум был на хорошем счету, выпускники его ценились. Этот высокий мужчина оказался начальником цеха Д-6, Остроухов Олег Алексеевич. Я оправдала доверие Ухалова и благодарно отслужила у Остроухова О.А. В Тольятти работала в мономерной группе цехов Д. Тесновато было у родителей, делать нечего, пришлось доставать к прежним четырем еще 4x4м уже из половинок бревен, обшивать тесом снаружи, штукатурить внутри. Провели в дом воду, пользуясь льготами отца инвалида ВОВ. Худо-бедно сын рос, я работала. Из деревни по одному перебирались племянники отца, а их более 20 и все через жилье отца, поскольку он в семье был старший и кроме одного брата и двух сестер все умерли или погибли. Папа неофициально считался главой рода.
На работе начальник цеха Остроухов Олег Алексеевич и педагог цехкома Галеева Нина Алексеевна уговаривали подать заявление на жилье, что бы укрепить очередь серьезными и взрослыми людьми, как говорил Сергей Алексеевич. Но обещание не давало мне на это права. Хотя, кто там помнил мое обещание? Набиралась опыта работы на химическом предприятии, нарабатывала стаж, выросла от инженера до старшего инженера, заработала много благодарностей и грамот, но не заработала квартиру.
Жить старалась честно, в сделку с совестью не вступать, обещания выполнять, при возможности, помогать, чтобы потом не раскаиваться, и чтобы совесть была честна. В Тольятти завела много знакомых, но подруг было две: Галеева Нина Алексеевна (в девичестве Гоголева) и Иноземцева Анастасия Ивановна. К великому сожалению обеих уже нет в живых, обеих сжег рак. У Нины в Нижнекамске сестра Бердникава Мария Алексеевна, Анатолий Бердников - ее муж, замечательные, добрые, светлые люди. Как же они умеют не назидательно помогать людям, сколько в них терпения, жизни. Я не помню, чтобы когда-нибудь они пожаловались на жизнь, здоровье. А знаю я их с 1966 года и по сей день горжусь и знакомством и дружбой с ними. Поредела Мариина и Толина семья по старшему поколению, но выросла новая поросль - внуки, внучки, пошли правнуки. У Анастасии в Тольятти сестра Мария с семьей. С ними редкая связь. У нас же всегда: планов громадные, размахи необъятные, да и лозунг Никиты Сергеевича Хрущева «цели ясны, задачи определены, за работу товарищи!» На каждом шагу оправдывал любое дело. А их то было в 20-м веке куча! Вот мы уже не комсомольцы, но еще молодые с коллегой из лаборатории соседнего цеха ДБ-2 поехали на разведку. И вот эта «святая троица» группа ли сообщество ли живет на зависть одиноким пенсионерам, заботясь, друг о друге. За 40 лет прошло много событий. В молодости (мне было 31 год) даже трудности не огорчали. Перед пуском ЦГФУ решалась моя судьба, где и кем быть. Тогда Перлин Леонид Яковлевич отправил меня в Альметьевск на МГБЗ «шпионить» поездить по всем псу УККЖ и проверить, какое они нам начали поставлять сырье. Приехав туда, я так и заявила главному инженеру (кажись Овчинников), который выделил мне главного технолога и открыли «зеленый свет». С Водопьяновой Ниной Никитичной, получив квартиры в одном доме по улице Химиков в одном подъезде, на разных этажах весь свой скарб перенесли на руках пешком, справили новоселье под освещение прожектора впятером:
Водопьянова Нина Никитична Деминова Сария Зарифовна Горская (Долганова) Надежда Степановна Черказьянова (Дубровская) Любовь Ивановна Маршева Вера Николаевна. Потянулись будни, подготовка инструкций, методик, гостов. Выезжали на помощь колхозу, проводили субботники, воскресники и т.д. Зима 1966г -1967г была холодная. Тепло в квартиры подавалось с котельной на БСИ, что бы только не разморозить отопительную систему. Спали с сыном на чужой раскладушке, под которой стояла чуть теплая электрическая плитка с закрытой спиралью. Спали в одежде, сверху одеяло и еще матрац. Утром в чайнике вода затягивалась тонким льдом. Горячей воды, газа нет. Кто-то, наверняка, помнит, когда в дом подали газ. Дожили до весны и начались жаркие деньки не только по подготовке производства к пуску но и по благоустройству города - около домов сажали цветы (у нашего подъезда мы посадили гладиолусы), кустарники и деревья.
Пускались мы в здании цеха КИП и А, сюда же перебазировалось все управление комбинатом. А здание ЦЗЛ (ЦНИЛ) охранялось сменными инженерами с 2-3 лаборантами, т.к. отделали несколько комнат, куда начали завозить лабораторное оборудование.
Отапливали рабочие помещения с помощью паровоза, стоящего у товарных складов за зданием РМЦ (где сейчас РСЦ). В топке паровоза сжигали мазут. После пуска решилась моя судьба. До выдачи первого анализа была черновая работа: было грязно, холодно, неуютно, но было весело, дружно, радостно. Ждали как рождения первенца, как праздника и он был: настоящий, большой, торжественный. С пуском пришло чувство гордости, ответственности.
Оба руководителя - это лидеры. А я была всегда самостоятельным человеком, исправно выполняла свои обязанности. А распоряжения выдавали оба лидера - иногда вразрез. Чье выполнять? Настало время, когда выполнив распоряжение непосредственного начальника меня отправили к Вернову Павлу Александровичу за невыполненное распоряжение начальника цеха. Поход мой закончился выездным заседанием триумвирата предприятия - Вернов Павел Александрович - главный инженер, Мангушев Фидаиль Абдуллович секретарь парткома, Шувалов Юрий Алексеевич председатель завкома с инженерами ЦЗЛ, где мое выступление: «Нас трясет и будет трясти, пока Орешкина с Шестухиным не найдут общий язык». Вернов: «Молодец, мы это и хотели услышать!»
Где-то я слышала, что «борьба - это цепь поражений, которая ведет к победе». Как из тех и других было много в жизни, в том числе и на объединении «Нижнекамскнефтехим». Я не была партийной, но общественных нагрузок было полно: возглавляла сандружину; агитатор, информатор; наставничество; ходила в ДНД; организовывала конкурсы профмастерства, самодеятельности; чествование победителей праздники в дискоцентрах; конкурс на лучшее оформление лаборатории; мероприятия по наставничеству «в человеке все должно быть прекрасно» с участием модельеров, парикмахеров, художников, музыкантов.
Хлеб - всему голова» с выставкой продажей изделий хлебозавода г.Нижнекамска и др. А сколько отработала на озеленении города: город с весны до осени благоухал цвели деревья, черемуха, рябина, липа, сирень, яблони. Кустарники акация, даурская роза, цвели цветы гладиолусы, астры, маки, душистый табак, ночные фиалки и т.д. Сколько же помогали колхозам косили крапиву и траву, заготавливали веточный корм, убирали картофель и свеклу. И все безвозмездно, в лучшем случае звание «Ударник коммунистического труда». Вся жизнь в недостроенных домах, в недоремонтированных квартирах - это фигурально говоря, ибо было все не то, что хотелось, т.е желания не совпадали с возможностями. Но в жилье с недостроем, недоремонтом жили счастливо, тепло, светло, духовно богато. Единственный недостроенный объект передала сыну садовый домик. Начало строительства 90-е годы 20-го столетия. Когда конец? Ведает Аллах!
Опекающий в большом и малом Шестухин Евгений Степанович, требующая самостоятельности, контролирующая наши действия невидимым взглядом Петрова Валентина Петровна (лаборатория в Тольятти), отрабатывающая время до пенсии дворник Матвеевна (в Казахстане) и многие другие. Но я у них училась, а потом сама учила других. Немудреные девизы в жизни Дhузей преданных, врагов достойных» Презираю формулу «Ты - мне, я - тебе». Страшный порок для меня - это ложь. Требовала от себя, детей и внуков своих не лгать! Не хотите говорить правду - лучше промолчите! За это до сих пор получаю обратную «реакцию» помнят, благодарят, поздравляют (все еще казахстанские коллеги, подруги) Клавдия Федоровнв Соловьева, живущая в Астане, Валентина Ивановна Шахова-Павленко в Москве. То же самое чувствую и от здешних коллег, приходят за советом и просто пообщаться.
The most important social aspect is the social provision of human life, here we must prioritize, first of all, the development of the production of plastics and artificial fibers. Lagging behind in the production of various types of these products per capita by 10-50 times compared to developed countries, we are forced to maintain an economically meaningless level of steel production in Russia. Meanwhile, it is known that one ton of polymers such as polyethylene, polypropylene, polystyrene, on average, can replace from 2.5 to 10 tons of metal in mechanical engineering, electrochemical industry, automotive industry, etc.
Today in Russia in the next 2-3 years, mainly projects will be implemented to develop the production of polypropylene based on the by–products of catalytic cracking complexes - propylene. As for polyethylene, polystyrene, in the coming years, unfortunately, significant progress in the development of production in Russia of these most massive polymers is not expected. First of all, we associate the development of the production of artificial fibers with the possible commissioning of the complex in Bashkortostan.
The basis for solving the problem of the development of plastics production is not the development, but the optimization of the raw material base. If we conditionally consider the production of olefins by pyrolysis to be the basis of petrochemistry, today about 70% of the pyrolysis raw material base consists of gasoline fractions. Only the involvement in pyrolysis of about 2 million tons of liquefied gases burned irretrievably on flares annually is equivalent to saving 10 million tons of oil per year in terms of resources for replacing petrochemical raw materials.
Hence the moral problem arises – saving energy resources, primarily oil, for future generations. What is commonly called "methanol-based chemistry" can play a special role here. And I would call it "chemistry based on natural gas, the possibilities of which, primarily in the field of production of ecological fuel, are far from being explored.
I would attribute the following to moral problems and responsibility not only in relation to the current, but also to future generations: solving environmental problems of the safety of existing enterprises, and the solution of problems should go mainly through the renewal and modernization of existing production facilities; switching to environmentally friendly fuels; saving non-renewable energy sources, first of all oil.
Touching on the last thesis, I would like to note that the state policy on this issue should be rethought. Yes, it is absolutely necessary to stabilize oil production, but it makes no sense to expand production without solving, as a key problem, the depth of oil refining at Russian refineries.
If we quickly, with the involvement of foreign capital, increased the processing depth from today's level of 62-64% to at least 75% (the strategic goal is 90%), the production of heating oil in Russia would decrease from 70 million tons per year to 47 million tons per year, the production of motor fuel would increase by 20 million tons. tons per year (savings of 32 million tons of oil per year at the current oil refining depth ratio).
The considerations expressed in this article do not pretend to be comprehensive, the problems of fundamental and applied science, whose activities must be fully supported, remain outside the scope of the issues raised. Issues of training scientific and engineering personnel and many other issues included in the concept of a key system of scientific and technological progress: "raw materials base – oil refining – petrochemistry-chemistry". But the "goal tree" needs to be built "from above" from priority areas, then you can succeed.
Dad worked in the oil fields, eliminated illiteracy (there is a certificate), in 1925, i.e. graduated from the school of literacy - so says the certificate. By the way, my parents still have a lot of documents, although they are already in very poor condition, which I cannot boast of. He passed a technical school, mastered related professions. Who it turns out, in those years they were dismissed on vacation, and they were handed a certificate indicating the period of leave and with the right to leave the city of Baku. Having earned a lung disease, on the recommendation of doctors, in 1938 the father quit, and the family moved to the village. Red Tarkhan.
The settlement book was solid, and even they were sheathed with fabric themselves. Mom has been a housewife all her life since (1926), worked only during the Great Patriotic War as a cleaner at school. Having missed our fathers, my friend Lyusya Illarionova and I went to the front along the railway tracks -on a date with the dads. I don't remember what year it was, but we didn't go to school yet, and it was a warm season, that's for sure. They left in the morning, walked for a long time, the forest is ahead, tired, it began to get dark. There was not a soul around, fear began to creep up, and we ran back. We returned late at night, in the dark. I know that we were not punished. And what happened? Who will tell now. To say that, to the great disappointment, memory is not a computer, it selects episodes, events selectively, putting them away for storage, and we do not know how to save them either. They didn't keep diaries. Now we're trying to remember something.
It was hard to study, there were no books, no radio. But we children (during the war) were fed hot food mainly cabbage soup.
I don't remember the second one - they didn't give me anything, they gave me something to drink. Especially needy children (apparently with many children), whose fathers were at the front, were given coupons or warrants for shoes and clothes. I don't remember the taste of food from the war years, but I remember the pre-war halva and watermelon. And since childhood, I remembered the taste of soaked cranberries, custard bread (and in the 70s of the 20th century, I found this bread in Moscow called "Borodinsky", which is baked today in Nizhnekamsk), a cake that I was treated to at Lucy's. I haven't tried such cakes from Aunt Shura - Lucy's mom anywhere else. It was a masterpiece, the highest class, he did not age for weeks, did not stale and melted in his mouth! And I also remembered how we warmed up on Lucy's floor - this is a couch under the ceiling by the Russian stove. And what cabbage soup matured in Aunt Shura's Russian stove?! To my great chagrin, my connection with them was cut off with my departure to Kazakhstan. Before the war itself, we were provided with bread (there was some kind of norm, apparently) with home delivery, for which we had two sets of bags with addresses and a surname for white and black bread. Brought in one set, taken away - empty. The horse was slaughtered after sending the father. Most of them were sold, and with the money my mother glazed 2 windows, and boarded up 2. I kept a part for myself, and my mother also fried cutlets, maybe she just boiled them,
Whether there were rumors or not, who will understand, but there were deserters in the woods and all kinds of punks. Mom came back alive, exhausted, tired because the way was mostly on foot, and it was not easy to find warriors, they moved back and forth.
Children and workers were given cards (my sister already worked at a knitting or other factory) for basic foodstuffs (today it is called a minimum grocery basket) Bread, sugar or saccharin, or some kind of sweet, thick coffee-colored mass with milk, which we called glucose. They bit, and there were traces of teeth on this mass.
Kerosene was also given, but I don't remember about oil. Then came the American egg powder. And basically they lived as they do now with products from their small plot of land, and also gave 2 more acres of land for planting potatoes. They kept a goat. In the summer they were driven to the herd, And what was fed in the winter? We lived and built in the private sector in a 30-40-minute walk from the Moscow railway station, from where trains left for Moscow and beyond, and trams around the city. (Now there is a petrochemical plant in this area, built in the 2nd half of the 20th century). In the middle of this Suzdal village there was a pond, from which a narrow stream flowed out and cut our way to school. The winters during the war were cold and snowy; in the spring there was a rapid melting of snow. And the children, even during the war, the children (especially the boys) made a dam on this stream, powdered with snow, making hummocks on which we had to jump over the stream, and besides, it became wider at high water; and we hooted there. The "cameras" fell off their feet and floated away with the water, and we roared back home. They did not flog us, but the women gathered again in the evenings and glued galoshes from rubber chambers to us, with which we escaped from the water, again women sewed burkas from rags. We can assume that we didn't have a childhood during the war. Nevertheless, our Korolenko Street began in the lowlands and went uphill. We children were sliding down this slide, clinging to a piece of iron, and in front of the helmsman on skates, twisted to the same burkas with ropes and wooden pins. They were playing snowballs. And what to do? It got dark - to sleep, kerosene was saved. There is nothing to read, there is no radio, etc. In the summer, life was more amazing, the vegetable garden, the collection of edible grass and the games were like this: in a circle around the circle, the red banner, circular lapta, running lapta, chizhik-pyzhik -this is what I remember. There were also skirmishes. Russian children, taking a corner of a shirt or jacket in their hand (it's hard to imagine what they were there now), teased us Tatar children with a pig's ear. They succumbed to provocations and staged a brawl when patience ran out. But my mother taught me to forgive and not pay attention. This is on a national basis, although, of course, the children did not understand this, and the adults did not speak out of spite, apparently, about not eating pork, since we did not grow them on our farmstead. Except chickens, ducks and goats. And in high school (after the war), the Timur movement appeared, appeared in hostility to the Kvakins in the form of a division of the class (and possibly the school) into good Timur students and bad Kvakins. Wise teachers, headed by the school director Vladimir Orlov, did not allow the fire of enmity to flare up.
There were also clothing lice 2-3 times larger than head lice, they were white, transparent, the abdomen with blood and so exsanguinated people shone through. They took off their clothes, washed them, ironed them with a charcoal iron, and after 2 hours everything was covered with lice again. Apparently, they got out from under the skin. Once again I saw such a lousy person - it was my paternal grandfather who died before we left the village for Yaroslavl, who was emaciated due to food obstruction, probably had esophageal cancer. Our mother stopped taking us outside, surrendered to the power of Allah, and read prayers. It seems to me that the Leningraders did not eat enough until they left back.
I also remembered military matches, thin plates (10cm x 5cm) made of thin plywood with designated heads and a lighter strip. They broke off a match and lit it on this strip. The bun is six centimeters in diameter, five centimeters high. They were distributed at school in honor of some kind of another victory of our troops. I remember how I carried her crumb home to share with everyone. I probably haven't eaten anything tastier than this bun. One afternoon, a German plane landed at the airfield or wanted to land himself. Flew right over our Korolenko Street. And while we children were running to the airfield, there was no plane or pilot, of course.
But the city lived. At the same artel there was also a sewing workshop, where they sewed me a winter gray coat resembling a flannelette blanket. The coat was knee-length, without a fur collar and slightly different from the clothes of modern prisoners. During these difficult years, I had to help my relatives, who were even worse and harder. In the village, my mother's older brother had seven children, he himself died at the front. One of Mom's nieces lived with us. And the second nephew of the pope was treated for four years in our bone tuberculosis sanatorium on the banks of the Volga, 30 km from Yaroslavl. In the village, as a small child, he went out into the street undressed, but could not enter back, opened the door and remained in the hallway until his mother came home from work, where he caught a cold, earning a hump. In 1950 she graduated from the 7th grade. Dad recommended that I go to study the violin. Probably, concerts of frontline artists have left a mark on the heart and soul. I answered: "Dad, you have to have a very good ear." I also had a desire to study to be an animal breeder. I can't explain why. The girls from our class were invited to a technical school where there is a female profession. But no one really knew where and what it was. I went with them in the expectation that I would fail the first exam and go my own way. The first exam is mathematics. The first one decided everything in half the allotted time and left. I had to take it further. How many of them there were is forgotten, but the constitution was handed over. I studied neither shakily nor valko, because I have no idea of the chosen profession. In addition, technical subjects were given better, chemistry was worse, and I couldn't stand history and almost failed one exam. Mathematician Sergey Aristarchovich - elderly, with gray hair, intelligent, kind, adored by students of all departments, until the last lesson (in the second year) recommended me to transfer to the department of KIP because of good knowledge of mathematics. He felt, for sure, my path. But either fate or my stubbornness. When Sergey Aristarchovich got to the hospital (he no longer taught here) we visited him with a pot of a flowering plant (violet, hydrangea is not the point) and with jam from rose petals, considering it "chic" (jam). That's when he asked, "You still haven't transferred?" The miracle man!
His humanity shines on my way and warms my soul. How few there are! He was from Dmitry Likhachev's cohort. We had someone to imitate and to look up to. These are the ones who tried for the people and for the prosperity of the country. By the way, many years later, I myself tried jam made from rose petals (it was Bulgarian production both then and then) and far from "chic". I spent all four years of my studies in a bathrobe, there were a lot of laboratory work. There were only 5-6 girls in the group, they were more or less well-off and differed in clothes from the rest, but we (the rest) had no questions or envy, because they behaved correctly.
My father left Yaroslavl earlier, my mother waited for the referral to be sent to me and after seeing me off in August, she left later.
We were assigned to the Karaganda Geological Department together with Tanya Chernyaeva. Our way to Karaganda was difficult: 8 days, 5 transfers from Yaroslavl to Alexandrov, from Alexandrov to Moscow. In Moscow, we joined a group of ours heading to Temir-Tau and stayed in Moscow for several days due to the lack of tickets. Then we got to a fairly large company, it was convenient, but we still missed one suitcase. After reaching Kuibyshev-transfer. Tanya and I managed to go to Stavropol to see Dad and relatives. Then Chelyabinsk, Akleominsk, where a woman joined us (all in tattoos) and she already took care of us, saving us from thieves, setting up a duty to protect property.
The first lifting 1000 rubles is such a large amount. And how much do you need? I bought a blanket for 100 rubles (we threw it away when I moved my parents to Nizhnekamsk in 1975), two white sheets (at the age of 19, I first lay down on a white sheet, a saucepan, a mug, a plate - all aluminum and metal.) Mom gave me a pillow. I sent all this from Yaroslavl with luggage to Karaganda. I don't remember what I was driving with myself. Tanya and I were assigned to different expeditions and our paths diverged, while I and Claudia Fedorovna Solovyova, who arrived, were sent a little earlier to the Turgai expedition in Moscow. Atbasar, where we were met with refusal. Chemists and locals who had already arrived from Roshal worked in the laboratory, but we were not needed. The correspondence by telegrams began. And Klava is also from Roshal (Moscow region), she joined her family. In 1954, they mastered virgin land, there are a lot of people, the supply is poor. We went to the mining villages for food and goods, they were provided well. And in Atbasar, we ourselves had a hard time, We ate in the dining room "used cabbage soup" (cabbage soup without meat and even without salt), without bread. Bread - small buns were baked by local artisans (mostly Germans who were resettled during the war) and sold them only on market days off. On weekdays, 2 times a week, gingerbread larger than my palm was brought to the bazaar (soft and delicious while fresh, but quickly dried up and became hard.) Analyzed bauxite, planted gardens, enjoyed life. And life was both anxious and difficult. But everyone respected us Turgai girls. Once two Chechens or Ingush near our hostel beat a Korean fan of Kapa Matveeva. Any Zhuravleva and I, returning from the cinema, stumbled upon this carnage. I intervened here, grabbed one by the hands and handed it to Lyuba, I went after the other, led the other, the first, breaking out of Lyuba's hands, ran to Tolya and began to beat. So, without end. I held him so that he could not escape. Then I shouted: - "Hit, and tomorrow you will regret it!" And they started to move. Suddenly one fell to the ground and began to beat his whole body on the ground. The other was dumbfounded. We picked up Tolya and escorted her home. The next morning Chechens, Ingush came to me and asked: "Why did you say that?" I answered: "If you killed Tolya, you would go to prison and regret it. And why did you beat him?" He replied: "Once some Korean offended their brother, not even relatives." Since I am a Muslim and a woman, being younger than them, they, honoring me, obeyed. It is not for nothing that they say that Caucasian women, waving white scarves, stopped wars.
In those years, if a person quit and did not get a job the next day, the length of service was interrupted. Therefore, when I quit the Turgai expedition, they made a record "in connection with the liquidation" and I had two and a half months of time for employment. She quit in connection with her marriage and departure to the Kostanay region. There was no laboratory there, and then I got pregnant, and there was a break in my seniority.
And how did the youth live and work? There are no dormitories, you can only dream about landscaping, the water is plesovaya, where there are no rivers - there is melted snow, where there are wells - they were more lucky. Geologists, hydrogeologists suffered especially, receiving compensation for waterless, field. They paid for imported water for each bucket. Having such harvests, the virgin settlements of Tunkuyuk, where our Steppe geological Exploration Party was located, were abandoned by the leadership of the state farm. Bread was baked, apparently, from sprouted rye or something else with a lump of clay. Taking such a loaf, I went to the director and threatened: "If you don't put things in order in the bakery, then I will send this bread to Khrushchev! You know what your virgin farmers eat, where and how they sleep." He asked: "Do you want to work in a bakery yourself?" I answer: "Wherever the party sends, I will work there, but for now I have been assigned to geologists." What kind of baker am I? Although, while living in Atbasar, I did not go to dances, but studied with our German commandant Nina to cook and even put sourdough and non-sourdough dough. After that, they stopped selling bread to me in the bakery: "Oh, you go, you complain, and you came for bread yourself?!" So I had to bake myself. In winter, the stove is at home, and in summer, a small stove was built in the yard. The water was in buckets, the toilet was in the yard, the stove was heated with coal. They lived in the lower part of a one-story Finnish shield house. The furnace was built by a Belarusian specialist. I could not light it in any way, I invited the stove maker with the claim that it does not burn. He lit it and said: "Buzz, don't even want to burn!" ie, the pull was so strong that it tore off the flame. I installed the "vyushki", covered it up and everything is in order. Oh, what a furnace it was! She heated a little, kept warm for a long time, cooked, baked, and you could sit and warm yourself over the oven. Yes, I put the oven in, but I didn't know how to use it, I baked in the stove, raked out unburned coals, the lagging heat was enough to bake bread.
My God, can you describe everything, unless you remember or remember. How many events, how many good people have met on my life path. Two families with whom fate brought me together in Tunkuyuk. Gubarev Nikolai Alekseevich and Lyubov Nesterovna. Kolya brought Lyuba from Ukraine after serving with the Army. Is it true or did he come up with it himself, brought her cold, a blizzard, she did not see this at home, one day, returning from the street, she says: "Oh, Kolya, you're a fool, you're a fool." And Lyuba just smiled. My husband and I lived in this family for almost a year until we got our "quarter". It also had to be attached from reed shields to the canopy, where coal and firewood for ignition were stored. I had to coat, plaster. Horse dung was added to the clay, a little sand was kneaded with their feet, and then the shields were smeared with their hands. They whitewashed the rooms once a quarter, and the canopy and the house itself once a year in spring. And from the resulting pit they made a cellar where they kept a barrel of salted cabbage. When I gave birth to my son, my mother-in-law lived with us (all the best for her in the next world), except as a "daughter" she did not address me in any way. So Turar's mom made an 18th rope from her hair, which she had collected during combing at the age of a year, but she lamented the short 12 meters. On this rope we lowered a tub of cabbage into this pit. She gave 17 ropes of 18-20 meters to all other children, grandchildren and relatives. I am very sorry that I was not able to save this rope. However, a small piece of it was still in our current apartment in a prominent place and it disappeared unnoticed.
So this Gubarev family is more dear to me than my own. It's only a year since the connection was cut off, Kolya died, Lyuba's leg was amputated and her son apparently took her to Germany, since Tanyusha, Sasha's wife is German and she persuaded him to leave. If Lyuba hadn't been disabled, she wouldn't have left, because she left a wayward, adopted son. Lyuba and Kolya had no children for 10 years, and after that she gave birth to a late son, a clever, handsome man. It's a pity that I haven't heard from her. And the second Shmankovichi family: Aunt Masha and Uncle Misha, to whom I went for fresh eggs. Their son served in Moscow, graduated from the institute, stayed there and moved the old people to his place. And also 10 years ago the connection was cut off. After the war, a radio appeared in Yaroslavl, and we grew up on radio broadcasts, listening to it for up to 24 hours, covered with a pillow. And while studying at the technical school, the first calculating "machines" appeared, a logarithmic ruler. Now I won't be able to use it, although I still have it. Food was cooked on kerosene stoves, then kerogases appeared. Dad in 1955 became a pensioner, a disabled person of the 2nd group with a pension of 300 rubles.
There were a lot of lakes in Kazakhstan, which means carp, wild ducks, and geese on the market for 40 rubles for every taste. Alive, slaughtered, not plucked, plucked. The salary is 1000 rubles. This was already changed in 1961 (denominated up to 100 rubles). We grew up in a family of two girls, the boys did not live. The difference between the sisters is 8 years, so there was no special closeness and friendship. In 1952, my sister enlisted and went to Germany, getting married there. She returned with her husband to Alma-Ata and lives to this day. And after wandering around the Kazakh steppes, I returned to my parents, considering them old in 1965. A sense of duty and responsibility has been in me since childhood. She always tried to prevent claims against me, whether it concerned household chores, or already fulfilling her duties at work or fulfilling her duty to her parents, and now to her son and granddaughter. Working, she was able to take responsibility for herself, and not to dump and burden others. This continues to this day. While I am writing memoirs, the words "probably, apparently, perhaps, seem" are often found. This is because a lot has been forgotten, especially surnames, names, and you yourself are not an eyewitness to many things, but you have heard something, seen something, and whether it is true or not there is no evidence, there are no documents, there is responsibility. Therefore, it would be very good to teach children from childhood to write a family history, about which Vladimir Magre writes in his books on the recommendation of Siberian Anastasia. My father's pension was 300 rubles and my mother's, some ridiculous amount (and was it then, if in Nizhnekamsk 5 rubles were added to the 100 rubles of my father's pension for a dependent). The application was signed by the head of the Central Research Institute, Sire Efim Moiseevich, and the visa was needed by the chief engineer Nikolai Ukhalov, who was the head of shop No. 3, at the Yaroslavl plant of the IC and I had an internship there. And when he saw the signature of B. Vinogradov on the diploma of the Chairman of the State Qualification Commission, he smiled and accepted it as his own. At this time, a tall man came to him, and he recommended taking me to his workshop, asking beforehand: "Maybe you want to go to the Central Research Institute, what's good there?" I honestly admitted that I worked in inorganic. Naturally, the shop manager blurted out: "I already have all the ignorant chemists in the laboratory, i.e. they haven't worked yet." Uhalov: "Take it, you won't regret it, Yaroslavskaya!" At that time, the Yaroslavl Chemical and Mechanical College was in good standing, its graduates were appreciated. This tall man turned out to be the head of the shop D-6, Ostroukhov Oleg Alekseevich. I justified the trust of Ukhalov and gratefully served Ostroukhov O.A. In Togliatti I worked in a monomer group of workshops D. It was a little cramped at my parents, there was nothing to do, I had to get another 4x4m from the halves of logs to the previous four, sheathed with a board outside, plastered inside. They brought water into the house, using the benefits of the father of the disabled WWII. Somehow my son grew up, I worked. My father's nephews moved from the village one by one, and there are more than 20 of them, and all through my father's housing, since he was the eldest in the family and except for one brother and two sisters, all died or perished. The pope was unofficially considered the head of the family.
At work, the head of the shop Ostroukhov Oleg Alekseevich and the teacher of the shop committee Galeeva Nina Alekseevna persuaded to apply for housing in order to strengthen the queue with serious and adult people, as Sergey Alekseevich said. But the promise didn't give me the right to do that. Although, who there remembered my promise? She gained work experience at a chemical enterprise, gained experience, grew from an engineer to a senior engineer, earned many commendations and diplomas, but did not earn an apartment.
I tried to live honestly, not to enter into a deal with my conscience, to fulfill promises, if possible, to help, so as not to repent later, and so that my conscience was honest. In Togliatti, she made many acquaintances, but there were two friends: Galeeva Nina Alekseevna (nee Gogoleva) and Inozemtseva Anastasia Ivanovna. Unfortunately, both are no longer alive, both were burned by cancer. Nina has a sister in Nizhnekamsk, Berdnikava Maria Alekseevna, Anatoly Berdnikov is her husband, wonderful, kind, bright people. How do they know how to help people without edifying, how much patience and life they have in them. I don't remember that they ever complained about life, health. And I have known them since 1966 and to this day I am proud of both acquaintance and friendship with them. Mariina and Tolina's family has thinned by the older generation, but a new growth has grown - grandchildren, granddaughters, great-grandchildren have gone. Anastasia has a sister Maria and her family in Togliatti. There is a rare connection with them. We always have: huge plans, immense scope, and Nikita Sergeyevich Khrushchev's slogan "goals are clear, tasks are defined, comrades for work!" justified any business at every step. And there were a lot of them in the 20th century! Here we are no longer Komsomol members, but still young with a colleague from the laboratory of the neighboring DB-2 workshop went to investigate. And this "holy Trinity" group or community lives on the envy of lonely pensioners, taking care of each other. Many events have passed in 40 years. In my youth (I was 31 years old), even difficulties did not upset me. Before the launch of the CGFU, my fate was decided, where and who to be. Then Leonid Yakovlevich Perlin sent me to Almetyevsk to the MGBZ to "spy" to travel around all the UKKZH PSUs and check what kind of raw materials they had started to supply to us. Arriving there, I said so to the chief engineer (it seems Ovchinnikov), who allocated me the chief technologist and opened the "green light". With Vodopyanova Nina Nikitichnaya, having received apartments in the same house on Chemists Street in the same entrance, on different floors they carried all their belongings on foot, celebrated a housewarming party under the spotlight by five:
Vodopyanova Nina Nikitichna Deminova Saria Zarifovna Gorskaya (Dolganova) Nadezhda Stepanovna Cherkazyanova (Dubrovskaya) Lyubov Ivanovna Marsheva Vera Nikolaevna. The weekdays dragged on, the preparation of instructions, techniques, GOST standards. We went to help the collective farm, held subbotniks, Sundays, etc. The winter of 1966-1967 was cold. Heat was supplied to the apartments from the boiler room to the BSI, so as not to defrost the heating system. We slept with our son on someone else's cot, under which there was a slightly warm electric stove with a closed spiral. We slept in clothes, on top of a blanket and a mattress. In the morning, the water in the kettle was tightened with thin ice. There is no hot water, no gas. Someone probably remembers when the gas was supplied to the house. We lived until spring and hot days began not only to prepare production for launch, but also to improve the city - flowers were planted near the houses (we planted gladioli at our entrance), shrubs and trees.
We started in the building of the KIP and A workshop, the entire management of the plant was relocated here. And the building of the TSL (TSNIL) was guarded by replacement engineers with 2-3 laboratory assistants, because several rooms were decorated, where laboratory equipment began to be imported.
The working rooms were heated with the help of a steam locomotive standing at the warehouses behind the building of the RMC (where the RCC is now). Fuel oil was burned in the furnace of the locomotive. After the launch, my fate was decided. Before the first analysis was issued, there was rough work: it was dirty, cold, uncomfortable, but it was fun, friendly, joyful. They were waiting for the birth of their first child, as a holiday, and it was: real, big, solemn. With the launch came a sense of pride, responsibility.
Both managers are leaders. And I have always been an independent person, regularly performed my duties. And the orders were issued by both leaders - sometimes at odds. Whose to fulfill? The time came when, having fulfilled the order of the immediate supervisor, I was sent to Pavel Alexandrovich Vernov for the unfulfilled order of the head of the shop. My campaign ended with a visiting meeting of the triumvirate of the enterprise - Vernov Pavel Alexandrovich - chief engineer, Mangushev Fidail Abdullovich secretary of the party committee, Shuvalov Yuri Alekseevich chairman of the head committee with the engineers of the TSL, where is my speech: "We are shaking and will continue to shake until Oreshkin and Shestukhin find a common language." Vernov: "Well done, that's what we wanted to hear!"
Somewhere I heard that "fighting is a chain of defeats that leads to victory." There were many of those and others in life, including at the Nizhnekamskneftekhim association. I was not a party member, but there were a lot of social loads: I headed the sandruzhina; agitator, informant; mentoring; went to the DND; organized contests of professional skills, amateur performances; honoring the winners of holidays in disco centers; a competition for the best design of the laboratory; mentoring events "everything should be fine in a person" with the participation of fashion designers, hairdressers, artists, musicians.
Bread is the head of everything" with the exhibition and sale of products of the Nizhnekamsk bakery, etc. And how much I worked on the landscaping of the city: the city was fragrant from spring to autumn, trees bloomed, cherry, rowan, linden, lilac, apple trees. Acacia bushes, Daurian rose, flowers bloomed gladioli, asters, poppies, fragrant tobacco, night violets, etc. How many helped collective farms mowed nettles and grass, harvested twig food, harvested potatoes and beets. And everything is free of charge, at best the title of "Drummer of Communist Labor". The whole life in unfinished houses, in unfinished apartments is figuratively speaking, because everything was not what I wanted, i.e. the desires did not coincide with the possibilities. But in housing with unfinished, under-renovated, they lived happily, warmly, light, spiritually rich. The only unfinished object was given to her son a garden house. The beginning of construction in the 90s of the 20th century. When is the end? Allah knows!
Evgeny Stepanovich Shestukhin, who takes care of the big and small, who requires independence, who controls our actions with an invisible gaze, Valentina Petrovna Petrova (laboratory in Togliatti), Matveevna dvornik (in Kazakhstan), who works out time until retirement, and many others. But I studied with them, and then I taught others myself. Simple mottos in the life of the faithful, worthy enemies, "I despise the formula "You are for me, I am for you." A terrible vice for me is a lie. She demanded from herself, her children and grandchildren not to lie! If you don't want to tell the truth, it's better to keep silent! For this, I still get a reverse "reaction" remember, thank, congratulate (still Kazakh colleagues, friends) Claudia Fedorovna Solovyova, who lives in Astana, Valentina Ivanovna Shakhova-Pavlenko in Moscow. I feel the same from my colleagues here, they come for advice and just talk.